В нынешних условиях, когда глобализация прогрессирует со скоростью света, только национальный язык считается крепостью, способной сохранить идентичность того или иного этноса. Поскольку своеобразие в таких аспектах, как работа, одежда, житье, постепенно исчезает, в условиях массовой универсализации специфические стороны менталитета той или иной нации сохраняются только в языке. Именно поэтому чистота, богатство и точность языка является не только средством обеспечения жизнеспособности нации, но и фактором, гарантирующим ее самобытность. Это условие требует, чтобы алфавит национального языка был совершенен, грамматика тщательно продумана и им было легко пользоваться.

Очень хорошо, что проблемы реализации закона о государственном языке были подняты в престижном узбекском журнале «Тафаккур». Потому что сегодня состояние нашего родного языка упало до тревожного уровня. Но надежда не угасает в сердце. Мы верим, что состояние государственного языка кардинально улучшится. Пожелание редакции: «...если бы узбекский язык приобрел высокое значение, у нас был бы регулярный алфавит, если бы мы сможем прийти к единому мнению по орфографии», побудило взяться за перо. Однако беспокоивший нас вопрос иногда может выходить за рамки поставленной редакцией журнала темы, за что приносим извинения читателей.

Трудно дать положительный ответ на вопрос редакции «Как реализуется закон «О государственном языке?»». По нашему мнению, существует ряд объективных и субъективных причин, по которым закон не реализуется должным образом.

Во-первых, недостаточно проработан сам закон о государственном языке, в котором приоритетом является рекомендательность. Большинство статей носит рекомендательный характер и не имеет обязательной силы. А закон, прежде всего, должен возлагать обязанность.

Во-вторых, этот закон не предусматривает правоприменительного механизма. Ведь его подготовили авторы, привыкшие к второстепенному статусу узбекского языка, и, по их мнению, достаточно было юридически оформить, что наш язык является государственным.

В-третьих, в последние годы возросло внимание к изучению английского языка и созданы широкие возможности, в то время как государственному языку уделялось мало внимания. Эта ситуация заставила многих задуматься о том, что важно знать иностранный язык, чтобы жить.

В-четвертых, к сожалению, у нашего народа недостаточно сформирована национальная гордость. Многие наши соотечественники так и не смогли избавиться от порока считать себя, а следовательно, и свой язык второстепенными. В последние годы у некоторых появились настроения гастарбайтеров. Утвердилост представление, что для обустройства жития надо ехать за границу на заработки, а для этого надо знать русский язык. Поэтому в общеобразовательных школах все больше становится русских классов.

В-пятых, есть пристрастие к иностранным языкам в управленческом слое общества и среди элиты нации. Знание иностранного языка стало основным показателем при приеме на работу и назначении специалиста. Даже при наборе ученых в Университет узбекского языка и литературы, созданный с целью развития родного языка и литературы, ведущим показателем считалось знание ими иностранного языка, а не то, какой они специалист. Также многие люди работают на высоких должностях, не зная государственного языка.

В-шестых, потому что наши бизнесмены плохо знают законы рыночной экономики, они смотрят на рекламу не как на инструмент привлечения покупателей, а как на блестящее и молчаливое украшение. Поэтому узбекские бизнесмены обращают внимание не на то, чтобы реклама служила для привлечения покупателя, а на то, чтобы сделать ее более неясной и тонкой в соревновании в непохожести с другими.

На наш взгляд, для достижения реализации Закона о государственном языке этот вопрос должен быть вынесен на повестку дня пленарных заседаний Олий Мажлиса и принят специальный официальный документ. Необходимо определить механизм безусловного выполнения этого закона во всех органах от низшего до высшего уровня. В этом документе должны быть указаны правовые, административные и экономические санкции, которые могут быть применены к юридическим и физическим лицам, не соблюдающим закон, а в качестве ответственных за эту работу лиц должны быть обозначены первые руководители района, города, области. Также необходимо сформировать отдельную общественно-административную структуру, обеспечивающую реализацию Закона «О государственном языке» в районах и областях. В документе о реализации закона должно быть установлено, что все государственные и частные организации должны вести дело на узбекском языке. Реализация закона о государственном языке и подготовленный по его реализации документ должны контролироваться парламентом, а обществу должны регулярно докладываться через прессу.

К сожалению, за последнее время к проблеме несоблюдения закона о государственном языке добавился вопрос об алфавите. Видимо, тот факт, что один языковой закон не выполняется, создал у некоторых людей ощущение, что нет необходимости в реализации и другого. Вот почему спустя почти четверть века после принятия закона о переходе на новый алфавит некоторые стали открыто говорить о том, что, мол, не стоит ли нам возвращаться к привычной нам кириллице.

Относительно совместимости алфавита на основе латиницы с узбекским языком можно сказать, что ни один алфавит в мире не совместим полностью с характером какого-либо языка. Потому что, как говорят лингвисты, звуковой продукт невозможно представить полностью визуально. Даже если для узбекского языка придумать специальную азбуку, не все звуки можно выразить буквами.

Алфавит — это не божественное явление, ниспосланное с неба, а продукт человеческого разума. Любая письменность – это искусственная система, придуманная человеком. Следовательно, ни один алфавит не совершенен. Потому что передать звук во всех его тонкостях на письме — невыполнимая задача. Дело в том, чтобы суметь максимально адаптировать письмо к характеру определенного языка. нельзя согласиться с мнением некоторых ученых в интервью «Тафаккур» о том, что латиница не соответствует природе узбекского языка, а кириллица ближе природе нашего языка. Если новое написание не соответствует природе нашего языка – давайте его скорректируем. Ведь это такие же люди, как мы, создали его в неподходящей жалкой форме!

Говоря о переходе на алфавит на основе латиницы, в первую очередь необходимо глубже разобраться в том, что является реальной причиной изменения письменности. Переход с кириллицы на латиницу был осуществлен с намерением объединить все тюркские народы, организовать их как сильный этнос, умеющий читать и понимать друг друга без переводчика. Кажется, что для достижения этой цели потребуется много лет. Поскольку принятие новой письменности вызывает столько проблем в одной стране, потребуется немало усилий, чтобы согласовать письменность многих тюркских народов. По этой причине новый алфавит, основанный на латинице, должен быть изменен не в соответствии с чьим-то удобством, а таким образом, чтобы он мог выполнять свою объединяющую миссию.

В настоящее время новый алфавит служит лишь отчуждению узбеков от других тюркских народов. Потому что в нем никак не учитывалась природа узбекского языка. Хочу еще раз подчеркнуть, что новая узбекская письменность появилась не только из-за стремления к некоторым техническим удобствам, но и из-за стремления добиться единства тюркского мира. Ведь в условиях глобализации мы можем сохранить свою идентичность только как тюркские народы с одной письменностью и одним языком. Иначе нас постепенно «поглотят» великие народы.

Наконец, мы должны также привыкнуть к тому, что неправильное воззрение не становится истинным только потому, что мы его придерживаемся. Соответственно, в целом необходимо более глубоко взглянуть на корень ошибок, допущенных при разработке современных узбекских алфавитов, в частности, алфавита на основе латиницы, и сделать соответствующие выводы. Почему-то мы, узбеки, как и Байсары в эпосе «Алпамыш», любим держаться подальше от своих близких и выглядеть по-другому. Но стремимся найти общий язык и дружбу между народами, с которыми никогда не смешается наша кровь. В этом причина нашей привычки, что хотя мы и видели, что язык всех тюркских народов характеризуется сингармонизмом, уже почти столетие мы пришли к выводу, что явления звуковой гармонии в узбекском языке нет. Было показано, что только в узбекском алфавите шесть гласных, в то время как почти во всех родственных алфавитах девять гласных. Таким образом подчеркивалось, что-де наш язык близок к русскому. Более того, буква «а», принимаемая за первый звук в слове «алма» у всех тюркских народов, только у нас отличается и передается через «о». В этом случае тоже мы хотели показать, что мы ближе к русским, чем к тюркским народам.

Все тюрки принимали букву «о» за первый звук слова «отин», и только мы, узбеки, используем его для выражения первого звука слова «мать (она)». Если бы, как и у других тюркских народов, буква "о" обозначала звук "о", то "ток" в "электрическом токе" и "ток" в "ток занги (лоза)" не стали бы как омонимы вызывать слишком много проблем. Своей "оригинальностью" мы постарались не уподобляться нашим братьям – туркам, азербайджанцам и туркменам, перенявшим латиницу. В результате цель всеобщей конвергенции, которая является основной целью перехода на латиницу, была упущена, и мы оказались в ситуации, когда пришли к ситуации, что «а может нам лучше вернуться к кириллице?».

На самом деле большинство трудностей перехода на алфавит на основе латиницы носят искусственный характер. Дело в том, что этот переход можно провести вовсе безболезненно. Для этого было бы достаточно взять за основу турецком алфавит, перешедший на латиницу почти век назад, и добавить краткий «ə», взрывной «q» и сонорный «ŋ», который постепенно исчезает как отдельный звук, потому что он представлен сочетанием «ng». Так как «самостоятельного звучания к нему не прикреплялось, среди наших соотечественников образовалась прослойка, произносящая «мин» или «ўн» всесто «минг» и «ўнг». В настоящее время трех-звучные слова, такие как «тонг», «бонг», «донг», «мунг», «сўнг», пишутся четырьмя буквами, а пяти-звучные слова «сингил», «кунгил» – с шестью буквами. В частности, перенос этих слов вызывает много трудностей у учащихся.

Думаю, что современный узбекский язык не нуждается в разделительном знаке и его преемнике в латинице – апострофе. Узбеки никогда не говорят «масъул» или «аълочи», а скажет просто «масул» и «алочи». Этот знак встречается только в словах, пришедших в наш язык из арабского. Так как наши деды в 20-х годах прошлого века были под влиянием арабского языка, то эти знаки вошли и в узбекскую письменность. Потому что в то время это считалось признаком грамотности. В то время не предполагалось, что все станут грамотными, письмо было предметом, принадлежащим только элите. В нынешней ситуации, когда все стремятся к грамотности, кому нужно снижать уровень грамотности народа, добавляя в правило ненужный пункт?! Ведь хотя этого символа нет ни в турецком, ни в казахском, ни в кыргызском, ни в азербайджанском алфавитах, они совсем не страдают! Также относительно звуков, представленных буквами «x» и «h» в нашей латинице, было бы правильно пойти по пути, по которому пошли наши турецкие братья. Раз уж нет научной основы для различения этих звуков, их следует давать одной буквой, как турки делают.

Режет сердце вопрос журнала «Как вы относитесь к заявлениям о том, что в нашем обществе обедняется и огрубляется язык, снижается грамотность и растет орфографический анархизм? Если есть реальные основания для беспокойства по этому поводу, то каковы, на Ваш взгляд, меры по выходу из этой ситуации?». Действительно, разговорный узбекский язык становится все беднее и грубее. Достойна ли такая ситуация нашего названия культурной нации?! Привычка употреблять слово без разбора распространилась среди представителей нации. Можно даже сказать, что пренебрежение языком стало нормой. Потому что наблюдается снижение интеллектуально-эстетического уровня в обществе. Именно по этой причине и уделяется чтению внимание на государственном уровне! От большого до малого этой нации больны тем, что оставляя наши исконные слова, без разбора употреблять иностранные слова. Почему-то вошло в обиход использование таких слов, как «обед», «остановка», «мусор», «мост» вместо имеющихся живых узбекских слов с теми же значениями. Даже в литературных произведениях свободно употребляются такие слова, как «бутылка», «топчан», «водка». Жаль, что этот процесс не прекратился и не стих.

Произвольность царит и в орфографических правилах. И на это есть объективные причины. На самом деле допустимо коренным образом реформировать правила правописания и максимально приблизить его к разговорному языку — сделать возможным писать без ошибок даже без приобретения определенных грамматических знаний. Правила правописания нашего языка подобны законам, которые нельзя не нарушать. Потому что они приспособлены не к природе узбекского языка, а к пожеланиям ученых, создавших эти правила.

Тот факт, что правила правописания подчиняются правилам правописания узбекского языка, а не узбекскому языку, отрицательно сказывается на развитии национального языка. Обычно при определении правил правописания языка соблюдаются более фонетические принципы. Ведь язык становится реальностью и материализуется в речи. Стихия языка проявляется в речи. Хазрат Навои не зря говорил, что «Состояние души говорится словами». Если разница между устной и письменной речью будет сведена к минимуму, грамотность нации будет быстро расти.

Нормативные требования чужды природе узбекского языка, так как отражают пожелания авторов правил, а не конкретные признаки речи. Согласно одной из них, при добавлении суффикса «-га» к словам, оканчивающимся на звук «қ», «ғ», звук не изменяется ни в корне слова, ни в суффиксе — ўртоқга, ўроқга, боғга, тоғга, қулоқга, теракга, мантиқга и т. д. и так следует говорить и писать. Правило, согласно которому звуковое изменение не происходит при добавлении притяжательного суффикса «-и» к словам, оканчивающимся на эти звуки, совершенно чуждо природе нашего языка. В соответствии с этим теперь становится правилом говорить в стиле “акамнинг тароқи”, “устанинг қайроқи”, “қоиданинг мантиқи”, подобно иностранцам, коверкающим узбекский язык.

Мы сказали, что в новых правилах правописания много дефектов. Но как будто этих дефектов в правилах недостаточно, «ноу-хау» на практике еще больше усугубляет ситуацию. Например, слово «Бешоғоч», которым веками пользовались деды, пишется «правильно» в стиле «Бешёғоч» позже – в устной беседе, даже в печати. «Оғоч» — это узбекский вариант персидского слова «дерево», и никого не волнует, что оно превращается в «ёғоч» только после того, как его срубят. Наш народ с тысячелетней культурой не метит место определенным количеством дров. Место нельзя назвать названием дров. Потому что пять дров никогда не стоят на улице. "Деревья" – другое дело. Пять роскошных деревьев могут стать пунктом назначения, а затем и названием этого места. Об этом же свидетельствуют и топонимы «Сариоғоч», «Қўшоғоч». Например, Фитрат писал в поэме «Шарк» о «Деревьях, одетых в зеленые одежды». Известно, что "дрова" не могут носить зеленую одежду, которую они носит, когда они еще были деревьями.

Знатоки говорят, что язык обладает свойством ассоциативности. То есть слово, хотя и считается языковым знаком, не является искусственно созданным знаком, а имеет связь, преемственность, внутреннюю связь. Например, слово «зеленый» многим ассоциативно напоминает слова «зелень», «зеленка», «трава». Или когда произносится слово «ешь», на ум естественно приходят слова «еда», «кухня», «хлеб», «столовая». Слово из иностранного языка такой возможности не имеет. Например, персидское слово «бахар» соответствующее «коклам», означающее «весна», не вызывает в памяти никаких других слов, происходящих от этого корня. То же самое можно сказать и об арабском эквиваленте «таом» слова «емак», означающего «еда».

Мы почему-то склонны выражать простые вещи и явления словами, принадлежащими другим языкам. Вот почему среди тюркских народов только мы, узбеки, употребляем арабские в форме слова «Восток», «Запад», «Север», «Юг». У большинства братских тюрков они употребляются в форме «чикиш», «батыш», «кунюриш», «терскай» и даже не путают стороны. Конечно, это означает, что наши предки были ближе, чем другие тюрки, к арабскому, научному языку, и к персидскому, официальному придворному языку, как бы стояли выше простого разговорного языка простого народа. Но к настоящему времени эта ситуация превратилась из достоинства в недостаток. И мы все еще ходим с этим высокомерием. В результате мы используем арабские и персидские слова вместо сотен наших собственных слов. Например, “соҳиб”, “молик”, “кафт”, “лунж”, “даво”, “ҳамшира”, “таваллуд айёми”, “ташриф буюрди” и так далее. Однако у них есть чисто тюркские альтернативы, такие как “эга”, “олақон”, “урт”, “эт”, “эм”, “эмбека”, “туғилган куни”, “келди”, которые мы также должны нет-нет да использовать.

У нас пришедшее из иностранного языка слова используются без разбора, несмотря на его корректность. Например, место, где отдыхают дети, называется «оромгоҳ». Однако в персидском языке это слово используется только в значении «кладбище». То же можно увидеть и в употреблении слов «Услуб», «услубчи». Известно, что под этим словом понимается совокупность элементов, обеспечивающих неповторимость манеры какого-то человека. В нашей официальной и научной литературе это слово употребляется как альтернатива словам «метод», «усул», и исходя из этого слово «методист» «узбекизируется» как «услубчи».

Новые правила правописания гласят, что «... заимствованные слова должны писаться так, как они есть, независимо от того, как они произносятся». Интересно, что представитель любой другой нации в мире не произносит и не пишет слова «Ташкент» или «Узбекистан», как это делаем мы. Каракалпаки в нашей стране тоже говорят и пишут их на манер «Ташкент», «Узбекистан», иногда даже «Возбекстан». Каждый народ говорит слова по себе и... делает это правильно. Что насчет нас? В течение нескольких десятилетий названия городов, которые раньше писались в форме «Ашхабод» и «Олмаота», теперь почему-то пишутся в форме «Ашгабад» и «Алмати». Потому что этого требует правило правописания. Почему приобретенное слово должно писаться как оно есть там буквально? Если это написано так, как оно есть, то, где же его приспособленность? Откуда мы знаем, как на самом деле пишутся слова, написанные китайской, индийской, японской, корейской, армянской графикой и как мы их пишем?!

Также не очень понятно, что некоторых интеллигентов волнует, как передать звук «ц». Такого звука у нас никогда не было и не будет. Почему мы должны кривить язык и говорить «тс» вместо того, чтобы просто говорить «с»? Разве мы не можем избавиться от буквы, обозначающей звук, который не могут воспроизвести наши органы речи? Разве правила правописания не должны быть максимально приближены к природе языка и таким образом, чтобы люди делали меньше ошибок?!

Чтобы правильно писать наши составные слова, требуется лингвист со степенью. И тогда, если знает, на какое правило правописания нужно опираться! Почему это так? Почему сложносочиненные слова “Янгийўл”, “Янгиер”, “Қорасув”, “Қорақамиш” пишутся слитно, тогда как “Қизил Юлдуз”, “Оқ тоғ”, “Қора тоғ”, “Улуғ тоғ”, “Ўрта Чирчиқ”, “Қуйи Чирчиқ”, “оқ қанд”, “темир йўл”, “тош йўл надо писать отдельно? Так как любое сложное слово считается за одно слово и произносится с одним ударением, независимо от того, из какой группы слов оно состоит, то если оно пишется как одно слово, то есть при сложении, то небо упадет на землю?! Почему человек теперь должен беспокоиться о том, к какой категории относится каждое написанное им слово? Или мы боимся, что орфографических ошибок станет меньше? Почему правила правописания должны быть приспособлены не к людям, а люди должны быть подчинены правилам правописания?

Необходимо несколько либерализовать правила правописания и нормы литературного языка, не формировать национальный язык, а искать пути его естественного развития. Тогда наш литературный язык избавится от искусственности и приблизится к разговорному языку. Еще одно соображение. Может, правильнее будет либерализовать нормы литературного языка и упорядочить написание словосочетаний и сложных слов в соответствии с устной речью?

Отсутствие научных терминов в нашем языке – это вина не узбекского языка, а узбекских ученых, и нехватки их смелости. Наше стеснительное отношение к языку дошло до трусости. Мы не смеем называть по-своему вещи и события, которые вошли в нашу жизнь. Вместо того, чтобы называть их по-узбекски исходя из их сути, мы стараемся переводить откуда-то. Естественно, в большинстве случаев невозможно точно перевести понятие с одного языка на другой язык. Так что можно и нужно называть что-то зарубежное на узбекском языке. Называть надо на узбекском, а не переводить. Ведь русские назвали же «хлопок», «хлопчатник»!

У нас много чиновников, которые смотрят на слепой перевод и поклоняются ему, как будто это идол. Высшая аттестационная комиссия требует от будущих докторов наук прописать в своих диссертациях и авторефератах важный пункт в виде “Ҳимояга олиб чиқиладиган асосий ҳолатлар” («Основные положения, выносимые на защиту». Сотрудники Комиссии не думают, что «ҳолатлар» («ситуации») нельзя выносить на защиту, что это слово не может выражать значение русского слова «положение» в данном месте, что уместно приводить узбекские эквиваленты слов «идеи», «выводы», «взгляды» (“ғоялар”, “тўхтамлар” ёки “қарашлар”). Работы, написанные в виде “ғоялар”, “тўхтамлар” ёки “қарашлар” вычеркиваются и «правятся». Однако если не цепляться за русское слово и подойти к нему творчески, то решение найдется. Также важно изучить опыт наших братьев вокруг нас в назывании нового, которое появляется в нашей жизни каждый день. Почему-то в нашем языкознании не изучаются сравнительно названия одних и тех же вещей и явлений в узбекской литературе, языкознании, медицине, математике, технике и других областях. А ведь обучение этому послужило бы и правильному называнию вещей и событий, и сближению братских народов. Вместо этого большинство наших лингвистов заняты "комплексными" исследованиями типа "Когнитивно-прагматических свойств гипотактических устройств"!

Излишняя осторожность при создании терминов также является препятствием для обогащения нашего языка. Например, русские называют доску «доска», это также название образовательного инструмента, используемого в учебное время. В то время как материал, используемый в строительстве, мы называем «тахта», учебное пособие называется почему-то по-русски «доской». Мы даже не думаем, что тысячи лет назад у нас был образовательный этап, который назывался “тахта” ва “тахтахонлик”. Есть ли здесь какая-то логика, кроме унижения нашего языка?!

Благодаря стремительной глобализации за последние полвека слабеют географические границы, общая информация, человечество становится универсальным, а глобальный мир стремится к общему языку. В таких условиях этнос, который хочет сохранить свое лицо, должен серьезно заботиться о своем национальном языке. Наш родной язык до сих пор сохранил наш национальный облик. Теперь же провести его безопасно через испытание времен зависит от нашего научного, культурного и человеческого уровня.

Қозоқбой ЙЎЛДОШ

Журнал “Tafakkur” , №1 за 2018 год,

статья “Ўзлик қўрғони”