Предисловие

Известно, что в советский период все общественные науки, в т. ч. историография, были сильно политизированы, а все исторические процессы освещались с позиций марксизма-ленинизма. В частности, многие вопросы нашей истории были неверно истолкованы, фальсифицированы, а некоторые запрещены для исследований. После обретения Узбекистаном независимости изучение таких страниц нашей истории на основе первоисточников стало одной из актуальных задач, стоящих перед нашей отечественной историографией. За годы независимости история Узбекистана и узбекской государственности переписывалась и продолжает переписываться на основе принципов национальной идеологии. Открылись пути для исследования таких вопросов, как роль Амир Темура, Захириддин Мухаммад Бабура, Имама ал-Бухари и других великих государственных деятелей, деятелей науки и культуры в истории нашей страны и их вклад в мировую культуру, борьба за достижение национальной независимости наших предков просветителей джадидистов, таких как Махмудходжа Бехбуди, Абдурауф Фитрат, Абдулла Авлони, Мунаввар Кори, Чулпон и мн. др. Одним из таких спорных вопросов, политизированных и фальсифицированных в советской историографии, был вопрос о согдийцах и их потомках. В советской историографии было принято, что согдийцы были коренным народом Средней Азии, а их потомками являются современные таджики. И сегодня подобная точка зрения принята в российской и таджикской историографии, а также в некоторых направлениях мировой историографии, основанных на идеях европоцентризма и паниранизма. В этой статье мы попытаемся внести ясность в этот вопрос.

Происхождение согдийцев

Согдийцы были одним из древнейших народов, населявших Среднюю Азию. Они упоминаются в «Авесте», которая считается древнейшим письменным источником по истории региона. Согдийцы упоминаются также в памятных надписях Ахеменидов, и в древнегреческих источниках. Но согдийцы не были коренным народом Средней Азии. Их происхождение связано с кочевыми скотоводческими индо-арийскими племенами[1], вторгшимися на территорию Средней Азии в сер. или второй пол. II тыс. до н. э. из севера или запада.[2]

Известно, что Средняя Азия является одним из древнейших регионов мира, где жил первобытный человек. Пещеры Селунгур и Тешикташ, стоянки Кульбулак, Обирахмат и др. Средняя Азия с глубокой древности былa зоной соприкосновения и взаимного проникновения различных культурных традиций. В VI – V тыс. до н. э. в Средней Азии было 3 очага культуры – Джайтунская, Кельтеминарская и Хисарская историко-культурные общности.

Джайтунская культура была распространена в юго-западных районах Средней Азии в эпоху неолита, начиная с VI – V тыс. до н. э., т. е. задолго до переселения сюда индо-арийских кочевников. Джайтунцы занимались, в основном, орошаемым земледелием и построили первые ирригационные сооружения [Массон 1984: 59 – 60]. На основе этой культуры позднее (в IV – III тыс. до н. э.) возникла городская культура (Намазга-депе, Алтын-депе) [Массон 1959: 28 – 36; 1981] с древнейшим в Средней Азии культовым центром [Курбонов 2023: 107 – 110]. Кем были создатели этой древнейшей протогородской культуры Средней Азии до сих пор не выяснено. По данным археологии, имеющиеся материалы не позволяют возводить среднеазиатскую цивилизацию, возникшую в I тыс. до н. э., непосредственно к культурам бронзового века на этой же территории. Эти древнейшие доиндоарийские культуры среднеазиатского междуречья могли создаваться обществом с родоплеменной структурой и не обязательно должны быть связаны с более сложными формами социального устройства [Зеймаль 1987: 152]. Предполагается, что до массовой миграции кочевых индо-арийских племен в Среднюю Азию, имевшей место в середине или второй пол. II тыс. до н. э., ее южные районы были населены носителями протодравидского языка [Winters 1990: 120 – 144]. Индоарийцы вытеснили их на юго-восток, преследуя вплоть до Индийского субконтинента [Пьянков 1995: 38 – 40]. Сегодня протодравидский язык считается мертвым, но его реликты сохранились в древнем санскритском (совр. хинди) языке, а антропологические признаки дравидского населения сохранились в южной части Индийского субконтинента [Воробьев-Десятовский 1956: 99 – 110; Ваrrоw 1955; Пьянков 1995: 27 – 46].

Носителями Кельтеминарской культуры были равнинные рыболовы и охотники, жившие в VI – III тыс. до н. э. в западной равнинной части Средней Азии по берегам озер и рек. Кельтеминарцы состояли из множества племен, занимавших обширную территорию приаральских и прикаспийских степей. Часть этих племен, говорившие на протоуральских языках, были предками более поздних финно-угорских племен [Пьянков 1995: 38 – 40]. Другая часть кельтеминарцев, как предполагается, были носителями протоалтайских языков, и были предками более поздних тюркских языков [Камолиддин 2010: 176 – 182]. После нашествия индоарийцев большая часть кельтеминарцев была вынуждена покинуть свои земли и переселиться на восток и на север, за пределы Средней Азии. Самый ранний этап формирования тюркских народов и языков принято относить к эпохе их консолидации в составе алтайской семьи [Баскаков 1988: 37]. Однако, это не должно означать, что прародиной тюрков являются Алтайские горы. Предполагается, что был и доалтайский период этнической истории тюрков, когда они обитали на западных и восточных склонах Тянь-Шаньских гор [Togan 1981: 20 – 22]. Топонимические и лингвистические исследования позволяют предполагать, что во II тыс. до н. э. носители протодравидского языка жили в непосредственном соседстве с носителями прототюркского языка [Мусаев 1984: 148 – 153], и их связи были разорваны нашествием индо-арийских пришельцев [Исхакова 1999: 251 – 255]. Индо-арийские племена, двигавшиеся с запада на восток по северному побережью Каспийского моря, образовали также клин между семитами и тюрками.

Индо-арийские племена, завоевавшие Среднюю Азию, по уровню своего развития были значительно ниже местных доиндоарийских культур Средней Азии. После оседания они усвоили культурные достижения местной цивилизации, и через некоторое время на имеющейся основе начали развивать ее с новой силой, что в конечном счете привело к смешению различных культурных традиций и возникновению новой высокоразвитой цивилизации I тыс. до н. э. Археологические материалы также свидетельствуют о крупных событиях, имевших место в Средней Азии в сер. II тыс. до н. э. и резко изменивших общую историческую картину развития. Именно в это время вдруг сократились в размерах старые города, жизнь на них захирела, и вскоре совсем замерла. Население покинуло родные места и ушло в поисках новых земель. Причины этих событий связываются именно с нашествием воинственных скотоводческих племен евразийских степей, которые разрушили древние земледельческие центры предгорий Копетдага.

Такие крупные передвижения племен и народов, как правило, вызывали цепную реакцию, и приводили в движение другие племена и народы, заставляя их покидать свои обжитые места. В некоторых тюркских языках европейской части России (булгарском, хазарском, чувашском), Сибири (якутском) и Дальнего Востока сохранились следы прототюркского языка, распространенного в древнейшие времена в южной части Средней Азии. Эти реликты указывают на пребывание далеких предков носителей этих языков в далеком прошлом на юге Средней Азии, и на последующее переселение их на север [Togan 1981: 22]. В тюркских языках сохранились многочисленные следы древнейшего языкового пласта, общего для Средней Азии и Кавказа, и восходящего к эпохе первобытнообщинного строя. Причем следы эти сохранились именно в тех частях речи, которые относятся к основному словарному фонду языка (например, названия частей человеческого тела) и, как правило, из других языков не заимствуются [Толстова 1978: 8 – 9]. Эти данные лингвистических исследований могут быть сопоставлены с некоторыми данными археологических исследований, согласно которым, предками носителей карасукской культуры Минусинской котловины (сер. II тыс. до н. э.) в Сибири были именно скотоводческие племена, пришедшие туда из степей Центральной Азии [Новгородова 1970: 176]. В эпоху ранней бронзы носители карасукской культуры составляли часть населения Ферганской долины [Бернштам 1947: 86 – 88]. По данным археологии, в эпоху неолита и в последующие эпохи прослеживается общность культуры населения Средней Азии и Алтая [Файзрахманов 2000: 26 – 27]. Такая же общность наблюдается и в памятниках первобытного искусства – петроглифах [Tashbayeva 2001: 103, 175, 176].

В лингвистической литературе древнейшие формы тюркских языков называются «прототюркскими», а их носители «пратюрками», и история формирования этих языков тесно связана с семейством так называемых пелеоазиатских и енисейских языков, которые до индо-арийского завоевания были распространены на значительной территории Средней Азии [Дульзон 1971: 26]. По данным топонимики, эти языки еще в конце I тыс. до н. э., т. е. в период господства иранских племен и народов, занимали значительную часть территории Средней Азии и принимали самое активное участие в формировании алтайско-хуннского конгломерата народов в качестве его ядра [Яйленко 1988: 133; 1990: 48].

Согласно другой лингвистической теории, носители так называемого «прототохарского» языка, являющегося древнейшим из всех индоевропейских языков, во IV – III тыс. до н.э. на своем пути из Передней Азии в Восточный Туркестан прошли через территорию Средней Азии и вступили здесь в контакт с носителями ранних прототюркских и протоугорских языков.  Причем предполагается, что имело место достаточно длительное взаимодействие и вероятное двуязычие контактировавших групп населения. Позже во второй пол. II тыс. до н. э. по этим же путям происходила миграция индо-арийских племен [Гамкрелидзе, Иванов 1989: 25 – 27; Гамкрелидзе 1987: 41]. Эта лингвистическая теория находит свое подтверждение и в археологических материалах, фиксирующих массовые миграции народов из Передней Азии в Среднюю  [Сарианиди 1998: 90 – 92], а носителей карасукской культуры – из Средней Азии в Южную Сибирь во второй пол. II – нач. I тыс. до н. э. [Файзрахманов 2000: 28].

В свете вышеизложенных данных можно с достаточным основанием предполагать, что исторические и этнические предки тюркоязычных народов Средней Азии, так называемые «пратюрки», составляли часть автохтонного населения Средней Азии и принимали участие в создании вышеупомянутых древнейших доиндоарийских культур региона.

Самая архаичная Хисарская культура, последние этапы существования которой относятся к III – II тыс. до н.э., принадлежала Хиндукушско-Памирской историко-культурной общности, включавшей горные племена охотников на горного козла с зачатками скотоводства. Язык этих горных племен остается неизвестным. Высоко в горах Хиндукуша есть селение, жители которого занимаются разведением горных козлов. Язык жителей этого селения не похож ни на один из языков окружающих народов региона. Предполагается, что это и есть сохранившиеся до наших дней остатки некогда многочисленного народа, оставившего Хисарскую культуру [Пьянков 1995: 38 – 40]. Таковы общие сведения об историко-культурных общностях людей, населявших Среднюю Азию в эпоху неолита и бронзы (VI – II тыс. до н.э.), т. е. задолго до нашествия кочевых индо-арийских племен во второй пол. II тыс. до н.э.

Итак, предки согдийцев, арии, не были коренным населением Средней Азии, а представляли собой пришлые кочевые скотоводческие племена, захватившие регион во второй пол. II тыс. до н. э. Все народы, говорящие сегодня на индийских и иранских языках, являются потомками арийцев.

Согдийцы и персы

Хотя язык согдийцев относился к семье иранских языков, между ними и персами никогда не было тесных политических, экономических и культурных взаимоотношений. Еще географ Страбон (конец I в. до н. э. – нач. I в. н. э.) отмечал, что нравы согдийцев и бактрийцев мало чем отличались от нравов кочевников, и они относились к персам как к чужеземцам [Бартольд 1963а: 171]. В эпоху Ахеменидов (VI – V вв. до н. э.) согдийцы были завоеваны персами и были вынуждены платить им огромную дань и налоги. В рельефных рисунках на стенах дворца Ахеменидов в руинах их столицы в Персеполе изображена церемония подношения согдийцами дани персидскому шаху. Погрязшие в долги, обанкротившиеся или обедневшие согдийцы, а также безработные разнорабочие превращались в рабов, которых называли «курташ». Персы использовали их, в основном, в домашнем хозяйстве. В городах Ахеменидов «курташ», т. е. домашние рабы, привезенные из Согда, широко использовались также в строительных и камнетесных работах, а также в производстве оружия [O‘zbekiston tarixi 2015: 176 – 182]. Поэтому согдийцы, хотя и были ираноязычными, не проявляли симпатий к персидской государственности и скорее радовались ее крушению [Бартольд 1963а: 172]. В последующие периоды истории согдийцы и персы входили в состав разных противоборствоваших друг с другом государств (Иран и Туран, Иран и Туркистан)[3], и никаких нитей, связывавших эти два народа друг с другом, не было.

В торговых связях на Великом шелковом пути согдийцы и персы также были не компаньонами, а соперниками и конкурентами друг другу.[4] В сер. VI в. тюркский каган Истеми пытался возродить функционирование Великого шелкового пути и наладить торговые отношения с Ираном и Византией. Он отправил к сасанидскому шаханшаху Хусрав I Ануширвану своего посла согдийца Маниаха, который привез к персам образцы шелковых тканей местного производства. Персы выкупили все привезенные им образцы тканей и сожгли их на его глазах [Жданович 2014а: 22 – 32]. Этим персы дали понять, что они против того, чтобы тюрки и согдийцы везли шелковые ткани в Византию через Иран, и таким образом торговые связи между ними не были установлены. После этого в 568 г. тюрки отправили того же Маниаха послом в Константинополь. Маниах проехал по другим путям, проходившим к северу от Каспийского и Черного морей, и на этот раз ему удалось установить торговые связи с Византией [Жданович 2014б: 6 – 20].

Между согдийцами и персами не было и культурной близости. На древнем Востоке для развития культурных связей между народами больше имела значение не близость языка общения, а религиозная принадлежность. Потому что основным фактором, определяющим культуру того или иного народа, т. е. его образ жизни, обычаи и традиции, праздники, брачные и похоронные обряды и др., было его вероисповедание. В Иране, начиная с эпохи Ахеменидов до арабского завоевания господствовала самая ортодоксальная форма зороастризма. Подавлялись любые отклонения от ортодоксальной доктрины – религиозные течения и секты, а также преследовались последователи других религий. Что касается религии согдийцев, то она значительно отличалась от ортодоксального зороастризма, по крайней мере, в эпоху раннего средневековья. Например, храм согдийцев в Панджикенте, функционировавший в VII – VIII вв., не имел ничего общего с зороастризмом. Если основная забота строителей храмов огня была направлена на преграждение доступа дневного света в центральное помещение, где стоял алтарь с огнем, то храм Панджикента наоборот был рассчитаны на максимальный доступ солнечных лучей. Обрядность, представленная здесь, также совершенно не совместима с зороастризмом. Зороастрийские обряды не сопровождались музыкой и пляской. Сцена жертвоприношения плодов также не имеет ничего общего с зороастризмом. Стены храма были украшены живописью [Беленицкий 1954: 32, 34, 35, 69, 70, 74, 75, 81, 82; 1973: 44, 45, 56 таб. 1 и 2]. В живописи храма Панджикента первой четверти VIII в. н.э. имеется изображние 4-х рукой богини с большим лучистым венцом вокруг головы. В Панджикенте открыто настенное изображение женского божества, держащего в одной руке Солнце, а в другой Луну. В живописи и скульптуре Панджикента были изображены также символические олицетворения небесных светил – всех планет солнечной системы, известных в то время. Главными персонажами настенных росписей Панджикента были фигурные олицетворения божеств Солнца и Луны. Еще один сюжет, изображенный в настенных росписях Панджикента представляет собой сцену оплакивания покойника. В настенных росписях Панджикента имеется также изображение слона. В двух помещениях храма Панджикента имеется изображение фигуры божества в момент танца, тело окрашено в синий цвет. Этот персонаж отождествляется с образом Шивы из индуистского пантеона иконографии [Беленицкий 1954: 32, 74, 75, 81, 82; 1973: 43 – 46, 56]. Погребальный обряд согдийцев также отличался от такового у персов. Кроме того, согдийцы поклонялись не только огню, но и идолам. Согласно Наршахи, жители Бухары были идолопоклонниками (бутпараст буданд) [Наршахи: 32 – 33, 50 – 51]. Махмуд ал-Кашгари отмечает, что город Бухара (بخارا) был назван так потому, что в нем находился храм идолопоклонников [Кошгарий III: 164]. По некоторым данным, соборная мечеть Самарканда домонгольского времени, расположенная к западу от цитадели, была построена на месте капища идолопоклонников [Кандия: 150]. В договоре арабского военачальника Кутайба ибн Муслима с жителями Самарканда имелся пункт о передаче арабам «домов идолов и огня» [al-Beladsori: 424]. Когда Кутайба завоевал Самарканд, ему принесли обусловленные мирным договором идолы. Он снял с них все драгоценные украшения, собрал их в огромную кучу и поджег. Среди того, что от них осталось, нашли 50 тыс. мискалей золотых и серебряных гвоздей [at-Tabari II: 1246]. Идолы стояли также в храмах Байканда, Варахши, Уструшаны, Панджикента и других городов. Когда Кутайба ибн Муслим завоевал Байканд, он нашел в одном из его храмов идолопоклонников (бутхана) серебряного идола, который был оценен в 400 дирхамов [Наршахи: 50 – 51]. Идолы, которым поклонялись согдийцы, были антропоморфны и имели облик человека [Зуев 2002: 195].

Все это противоречит канонам ортодоксального зороастризма, а некоторые особенности религии согдийцев вообще не имеют ничего общего с зороастризмом. Кроме того, в доисламское время многие из согдийцев были последователями буддизма, христианства, а также манихеизма [Иваницкий 1994: 64 – 70; Зуев 2002: 182, 189, 194, 197]. Поэтому одной из основных присущих согдийцам характерных черт было то, что они в отличие от ортодоксальных персов были очень толерантными людьми. В городах Согда на одной улице могли находиться как христианские церкви, так и храмы огнепоклонников и идолопоклонников.

Когда в Среднюю Азию вторглись арабские завоеватели, согдийцы и персы входили в состав противоборствующих друг с другом сторон. Принявшие ислам персы принимали участие в завоевательных войнах арабов в Средней Азии. В арабских источниках они называются термином маула (مولى). Арабско-персидские колонизаторы проводили активную политику иранизации местного населения [Бартольд 1963а: 121]. Что касается согдийцев, то они, объединившись с тюрками, вели борьбу за свою независимость против арабских и персидских захватчиков. Даже когда арабы и персы окончательно завоевали Среднюю Азию, и исламская религия получила здесь широкое распространение, между согдийцами и персами не было ни этнической, ни культурной близости. Живший в сер. ХI в. тюркский ученый Махмуд ал-Кашгари в своем труде «Диван лугат ат-турк» («Свод тюркских слов») писал, что сугдаки, т. е. согдийцы[5], «избегают смешания с персами и говорят только на двух языках – согдийском и тюркском» [Кошгарий I: 65]. А труд Махмуда ал-Кашгари является первичным и очень достоверным источником, потому что, во-первых, его автор был представителем местного населения и хорошо знал этническую ситуацию в Средней Азии и Восточном Туркестане того времени. Во-вторых, он был ученым лингвистом и этнографом, осуществил несколько научных экспедиций по всей территории Центральной Азии (Хорасан, Тохаристан, Мавераннахр, Семиречье, Восточный Туркестан), и в течение своих многолетних путешествий, объездив весь регион и составив его карту, собрал ценные этнографические данные о наречиях и культуре различных тюркоязычных племен и народов, а также их соседей, в т.ч. согдийцев.

Согдийцы и тюрки

В Средней Азии согдийцы, бактрийцы и хорезмийцы с древности вели оседлый образ жизни, проживая в городах и селениях. Кроме них в пустынях и степях, а также в горных районах в разные периоды истории проживали кочевые и полукочевые племена и народы: саки, массагеты, юэчжи (кушаны), хиониты, кидариты, кангюйцы, эфталиты и тюрки. Хотя согдийцы оставили глубокий след в истории Средней Азии, они никогда не имели своей государственности. Согласно «Авесте», на одном из ранних этапов развития арийского общества (первая пол. I тыс. до н. э.) согдийцы составляли отдельную независимую общину [O‘zbekiston tarixi 2015: 158 – 161]. Однако в последующие периоды истории согдийцы подчинялись различным завоевателям: в VI – V вв. до н. э. персам, в IV – III вв. до н. э. греко-македонцам, а в последующем входили в состав государств кушан, хионитов, кидаритов, кангюйцев, эфталитов и тюрков, и наконец, в VII – VIII вв. были завоеваны арабами и вошли в состав Арабского халифата.

В истории согдийцев особое значение имеет период их вхождения в состав Тюркского каганата. Известно, что часть тюрков Средней Азии издавна вели оседлый образ жизни и с древних времен занимались земледелием, садоводством и ремесленным производством [Камолиддин 2015]. Основатели Тюркского каганата тюрки Ашина также вели оседлый образ жизни и занимались добычей железа в горах Алтая. В сер. VI в. они объединили вокруг себя кочевые тюркские племена и построили сильное государство [Гумилев 1967: 26 – 41]. С первых дней своего государства тюрки Ашина широко использовали культурные ценности и интеллектуальный потенциал находившихся под их властью оседлых народов. Прежде всего, тюрки повысили статус согдийского языка и использовали его в качестве государственного наряду с тюркским. В ближайшем окружении верховных тюркских каганов было много согдийцев из числа их знати, которые активно участвовали в управлении государственными делами. В частности, тюркские каганы возложили на согдийцев задачу развития международной торговли на Великом Шелковом пути. Каганы отправляли согдийцев с важными государственными поручениями в качестве своих посланников в такие страны, как Китай, Иран и Византия. В результате международные связи Тюркского каганата значительно расширились, экономическая и культурная жизнь в государстве получили высокое развитие. Процесс культурного взлета, происходивший в Тюркском каганате в VI – VIII вв., можно условно назвать «Тюркским Ренессансом». В период Тюркского каганата, который характеризуется бурным развитием градостроительства, архитектуры и искусства, возрождаются многие культурные ценности кушанского времени, пришедшие в упадок и утраченные в застойный период правления хионитов и эфталитов (IV – V вв.), которые тюрки подняли на еще более высокий уровень. Тюрки, большую часть которых составляли кочевники, находясь на относительно невысоком уровне культурного развития, смогли использовать интеллектуальный потенциал и культурные достижения подчиненных им высокоразвитых народов Центральной Азии и сделать их достоянием тюркской цивилизации [Камолиддин 2018: 169 – 181].

У тюрков не было новой идеологии и единой веры. Среди них были люди, исповедовавшие разные религии. Поэтому они были толерантными и веротерпимыми к последователям других религий. В этом им значительно способствовало манихейское вероучение, которое вобрало в себя религиозные ценности разных религий, а его двери были открыты и для других религий. В эпоху Тюркского каганата зародившийся в Иране манихеизм был обогащен некоторыми религиозными ценностями тенгрианства и шаманизма, и превращен в государственную религию. Тюрки приняли манихейское вероучение через посредство согдийцев. Манихейские религиозные тексты были, в основном, на согдийском языке. Поэтому вместе с манихеизмом среди тюрков также получили широкое распространение согдийский язык и культура. Поскольку у тюрков и согдийцев было единое вероисповедание, у них были одинаковые религиозные ценности: общие храмы, одинаковые религиозные обычаи и традиции, праздники, брачные и похоронные церемонии. Все это привело к возникновению и интенсивному развитию процесса этнокультурного симбиоза между согдийцами и тюрками [Камолиддин 2014: 145 – 163]. В зарубежных странах согдийцы считались «одним из родов тюрков». Так, в китайской историографии VII в. согдийцы рассматривались как одно из племен Тюркского каганата [Кызласов 2004: 8; Кляшторный, Лившиц 1971: 144], а согласно армянским источникам, «согды, тохары, эфталиты и другие народы Туркастана (sic.) были тюркскими родами» [Тер-Мкртичян 1985: 75].  Даже после ослабления Тюркского каганата с обретением согдийцами фактически полной независимости, контакты тюрков и согдийцев не только не прекратились, а наоборот, получили еще большее развитие [Гюль 2002: 97].

В Уйгурском каганате (745 – 840 гг.) манихеизм считался государственной религией, а согдийский язык был государственным языком наряду с тюркским. Уйгуры отказались от рунической письменности кочевых тюрков и использовали свою «уйгурскую письменность», основанную на согдийском алфавите.[6] В последующие века эта письменность получила широкое распространение и в Средней Азии [Кляшторный 1992: 326 – 369; 2004: 24 – 32]. Тюрки, не принявшие ислам и продолжавшие исповедовать веру своих предков, использовали религиозные тексты на согдийском языке вплоть до ХI – ХII вв. В Семиречье, а также в долинах рек Талас и Чу высоко в горах сохранилось множество таких наскальных надписей на согдийском языке, оставленных тюркскими правителями и знатными лицами, которые, судя по их именам, не были мусульманами.[7] Для датировки надписей во всех случаях использована эра леточисления Хусрава (Йездигерда)[8] [Джумагулов 1982: 25 – 31; Лившиц 2008: 373 – 388; Каталог 2022: 20 – 28]. Предполагается, что люди, оставившие эти надписи, были тюрками, исповедовавшими манихеизм [Лурье 2023].

В период их правления на всей подвластной им территории не было ни одного антитюркского восстания, не считая межплеменных разногласий. Более того, тюрки пользовались большим авторитетом у подчиненных им народов, в частности, у согдийцев, которые стремились к заключению смешанных браков с ними. В источниках имеется множество сведений о совместных браках, заключенных между согдийцами и тюрками [Бичурин II: 271; СДГМ 1962: 47; Cмирнова 1963: 10 – 19; 1981: 54 – 56; Чугуевский 1971: 153; Альбаум 1975: 55 – 56 (Сцена бракосочетания); Майтдинова 1984: 20 – 27]. Сохранился даже брачный договор, написанный на пергаменте на согдийском языке в конце VII – нач. VIII вв. в Панджикенте [СДГМ 1962: 23 – 25]. Эти этнические процессы в конечном итоге привели к естественной и ненасилсьвенной ассимиляции согдийцев в среде оседлых и городских тюрков Средней Азии и Восточного Туркестана [Krippes 1991: 67 – 80]. В IХ – Х вв. в Средней Азии в условиях господства арабско-персидских завоевателей протекал завершающий этап этнокультурного слияния согдийцев с оседлыми и городскими тюрками. Эти процессы нашли отражение в труде Махмуда ал-Кашгари, который отмечает, что к его времени, т. е. в первой пол. ХI в., «было множество людей, которые владели только тюркским языком и больше никаким другим, можно было найти людей, которые владели и тюркским, и согдийским языками, но уже не было таких, которые владели только согдийским» [Кошгарий I: 335]. В другом месте он прямо указывает, что сугдаки, т. е. согдийцы – это «народ, слившийся с тюрками» [Кошгарий I: 336], «они сохраняют себя от смешания с персами и говорят только на двух языках – согдийском и тюркском» [Кошгарий I: 65]. Из этих данных следует, что в тот период протекал завершающий этап этнокультурного процесса естественного и ненасилсьвенного слияния согдийцев и тюрков, после чего согдийцы растворились в среде оседлых и городских тюрков [Krippes 1991: 67 – 80]. Этот процесс, безусловно, протекал по всей территории Средней Азии и Восточного Туркестана. Вместе с тем согдийцы не имели этнокультурных контактов с персами и оберегали себя от смешания с ними. В источниках нет ни одного указания о том, что согдийцы, или какая-то их часть, вступала в родственную звязь с арабами или персами. 

Потомки согдийцев

Как мы отметили выше, в советской историографии было принято, что потомками согдийцев являются современные таджики. И сегодня подобная точка зрения принята в российской и таджикской историографии. На самом деле это не так. Приведенные выше данные является ярким тому подтверждением. Персидский язык относится к группе западноиранских языков и считается пришлым языком в Средней Азии. Арабское завоевание, несомненно, оказало влияние на этническую ситуацию в Средней Азии и привело к некоторому сокращению местного населения в результате массового истребления и вынужденного переселения части согдийцев и тюрков за пределы Арабского халифата[9] и заселения на их место вновь прибывших поселенцев и колонизаторов арабского и персидского происхождения.[10] Значительная миграция населения из Ирана в Среднюю Азию имела место еще во второй четверти VII в., когда арабы завоевали Иран, вследствие чего часть населения Сасанидской державы переселилась в Индию, Среднюю Азию и Китай, где в то время появились общины зороастрийцев [Колесников 1982: 146]. Началом проникновения персов в Среднюю Азию можно считать 21/641-42 г., когда войска Сасанидов потерпели поражение от арабов при Нихаванде, после чего персы были вынуждены бежать за Амударью [Gibb 1923: 15; Frye 1975: 96]. Активное формирование западноиранской (персидской) топонимии на территории Средней Азии началось именно после арабского завоевания [Хромов 1980: 136]. Именно в это время входят в употребление новые персидские топоформанты -дех и -абад со значением «селение», получившие распространение в Средней Азии вместе с новоперсидским языком (фарси) западноиранского происхождения [Бартольд 1963: 210]. К этому же времени относится и появление в Средней Азии топонимов с участием западноиранских топоформантов -ан, -кирд (-гирд, -джирд), -диза (-диз), -руд, и -стан (-истан) [Хромов 1974: 10 – 15].

Что касается согдийского и других древнеиранских языков Средней Азии, то они относились к группе восточноиранских языков и сильно отличались от западноиранских языков. В эпоху раннего средневековья культура согдийцев (вероисповедание, обычаи и традиции, праздники, брачные и погребальные обряды и т. д.) была намного ближе к культуре соседних оседлых и городских тюрков, чем к культуре персидских пришельцев. Но самое главное, согдийцы не были такими ортодоксальными и фанатичными, как персы, а так же как и тюрки, были очень веротерпимыми и толерантными, т. е. светскими людьми. Поэтому протекавший между согдийцами и тюрками процесс этнокультурного смешения был естественным и ненасилсьвенным. Благоприятная этнополитическая обстановка в Тюркском каганате еще больше ускорила этот процесс. А вторжение арабских и персидских завоевателей в Среднюю Азию еще больше сплотило согдийцев и тюрков, боровшихся против них вместе за свою независимость.

Некогда имевший широкое распространение согдийский язык в настоящее время считается вымершим. Но один из его диалектов сохранился до наших дней в селении Ягноб, расположенном высоко в горах в верховьях Зарафшана. В этом селении проживает около 2-х тыс. человек, которые до сих пор говорят по-согдийски. Современные ягнобцы, являющиеся прямыми потомками согдийцев, не считают себя «таджиками». Они до сих пор не смешались с соседними таджиками и сильно отличаются от них как в языковом отношении, так и антропологически. Ягнобцы до сих пор говорят на своем особом языке, который не понятен даже таджикам, живущим в Ягнобе [Андреев 1970: 7]. Между тем, в их языке имеется большой процент тюркизмов, значительная часть которых относится к эпохе раннего средневековья [Krippes 1991: 74 – 75]. Примечательно, что так же, как тысячу лет назад согдийцы избегали смешения с персами, так и сегодня ягнобцы избегают смешения с таджиками. Этот факт еще раз подтверждает сведения, приведенные в источниках, и указывает на то, что согдийцы ассимилировались не в среде пришлых арабов и персов, а в среде местных оседлых и городских тюрков. Завершающий этап этого процесса слияния протекал в ХI – ХII вв., и был зафиксирован в сочинении Махмуда ал-Кашгари.

Другим примером являются памирцы, которые еще в нач. ХХ в. оберегали себя от смешения с таджиками, считая их «чужеземцами» и «пришельцами отовсюду» [Люшкевич 1971: 36 – 71]. Они до сих пор говорят на своих памирских языках, которые не понятны даже для живущих по соседству таджиков [Эдельман 1999: 170 – 174]. Их различие заключается еще в том, что памирцы начиная с XI в. до наших дней являются последователями шиитской секты «исмаилийя». Что касается таджиков, то они так же, как узбеки и афганцы, придерживаются суннитского толка ортодоксального ислама. Памирцы даже сегодня не считают себя «таджиками».

Итак, согдийцы и памирцы, являющиеся прямыми потомками древнеиранских народов Средней Азии, считают таджиков чужеземцами и пришельцами, и даже через тысячу лет не желают смешиваться с ними. Поэтому мнение о том, что «таджики являются потомками и преемниками согдийцев» является абсолютно неверным и не соответствует действительности. Современные таджики не имеют никакого отношения к согдийцам.

Происхождение таджиков

Вообще в истории никогда не было понятия «таджикский язык» и отдельной этнической единицы под названием «таджикский народ». Эти понятия были придуманы в 1924 г. российскими колонизаторами, действовавшими в обличии «советов» [Khalid 2015: 292 – 300]. На самом деле «таджикский язык» – это диалект персидского языка. Кроме того, персидский язык считался вторым языком принявших ислам тюрков. Если в доисламское время «языком религии» для тюрков служил согдийский язык, то после принятия ими ислама эту роль стал брать на себя новоперсидский язык (фарси), основанный на арабском алфавите. Потому что тюрки приняли ислам через посредство персов. Поэтому после того, как согдийский язык утратил свое былое значение вместе с уходом с исторической арены старой религии, для принявших ислам тюрков его место постепенно стал занимать новоперсидский язык. Тюркам принадлежала большая заслуга в становлении и развитии «новоперсидского языка». Тюркские династии (Саманиды, Газневиды, Сельджукиды, Караханиды, Хорезмшахи) покровительствовали поэтам, писавшим стихи на новоперсидском языке [Frye 1967: 69 – 74; Bosworth 1968: 33 – 44; Фольц 2018: 63 – 85; Азадийан, Хакими 1393: 73 – 92].[11]

Что касается мусульманских правителей из числа персов, то вначале они даже не воспринимали литературу на новоперсидском языке (фарси) и считали ее изучение ширк, т. е. несовместимым с правоверием.[12] Например, Тахириды, положившие начало мусульманским династиям персидского происхождения, были сильно арабизированы и пытались возводить свою родословную к арабскому племени хуза‘а, клиентом (маула) которого был их предок Тахир ибн ал-Хусайн [Bosworth  1973: 53 – 54, 56 – 57]. Многие из представителей семейства Тахиридов имели местопребывание в Багдаде и считали для себя престижным относиться к числу арабов [Bosworth 1969: 47 – 48]. Многие из Тахиридов писали стихи и были мастерами прозы на арабском языке, а другие были известными учеными и богословами [Bosworth 1969: 54, 77]. К персидской литературе они относились с открытой враждебностью и приказывали сжигать и уничтожать сочинения, написанные на персидском языке [Бартольд 1966: 177; 1971: 506, 509]. ‘Абд Аллах ибн Тахир отказался слушать преподнесенный ему персидский романс, бросил книгу в реку и приказал сжечь все книги зороастрийцев [Tritton 1970: 99].

Понятие «таджикский народ» впервые было введено в употребление российским учёным В. В. Бартольдом [Бартольд 1963а: 469 – 470], который «научно обосновал» его по заказу русских колонизаторов, и получило дальнейшее развитие в работах А. А. Семенова [Battis 2015: 729 – 745; 2016: 155 – 183]. Потому что главной целью русских колонизаторов было «освободить потомков ариев», т. е. таджиков,  от «тюркского ига», и создать «научную основу» для того, чтобы они, а вместе с ними и «новые арийцы», т. е., русские, обеспечили себе вечное владение землями Туркестана [Масальский 1902: 174 – 203]. На основе работ В. В. Бартольда в период правления И. В. Сталина понятие «таджикский народ» было официально введено в обращение и впоследствии получило еще большее развитие [Гафуров 1972]. На самом деле ни в одном источнике, содержащем сведения об этническом составе населения Средней Азии, среди племен и народов, живших здесь в течение последнего тысячелетия таджики не упоминаются [Мамадалиев 2010; Улашова 2023]. На политических, географических и этнографических картах и ​​глобусах, составленных в Западной Европе и России в период с нач. XVI до нач. XX вв., на территории Средней Азии показаны места проживания узбеков, казахов, кыргызов, туркмен и каракалпаков, но ни на одной из карт таджики не упоминаются [Камолиддин 2020: 54 – 61]. «Таджики» упоминаются только после 1924 г., т. е. на картах, составленных в советский период. До этого термин «таджик» имел пренебрежительный, и даже оскорбительный оттенок, так как в Бухаре он означал «инородец», «чужеземец». Несмотря на свою персоязычность, большинство бухарцев с гордостью относили себя к узбекскому народу, а «таджиками» считали не себя, а пришлых ирони и марви, т. е. форсов, большую часть которых составляли персидские рабы [Сухарева 1958: 79, 83]. Даже сегодня бухарцы не считают себя «таджиками», а называют этим именем выходцев из Таджикистана, переселившихся в Бухару после 1996 г.

Хотя язык таджиков является диалектом персидского языка, персы отличали их от самих себя. В средневековых толковых словарях персидского языка слово таджик (تاجيك) объясняется так: «Таджик – сын араба, родившийся и выросший в Иране» [Dehkhoda IV: 6166 – 6167, 6242, 6263; Бурхон I: 264, 265, 266], а «тюрки называют этим именем всех, кто говорит по-персидски» [Ғиёс ул-луғот I: 177; Бадр ад-Дин: 181].[13] Из этих данных становится ясно, что таджики представляли собой общину двуязычных людей (а не народ), образовавшуюся путем смешения арабов с персами. Поэтому они на протяжении многих веков жили отдельными общинами в разных странах Ближнего и Среднего Востока, от Ирака до Индии и Китая. Они отличались как от арабов, так и от персов, поскольку их происхождение было арабским, а язык – персидским.[14]

Тюрки, так же, как согдийцы и памирцы, называли «таджиками» иранцев и всех говорящих на персидском языке. Причем сами персоязычные жители Туркестана «таджиками» себя не называли. Так их называли тюркоязычные народы, которые считали их, так же, как арабов и персов, чужеземцами и пришлыми элементами, «нашедшими приют и убежище в Туркестане» [Уложение Темура: 84, араб. 114].[15]

Захватившие города Средней Азии арабские и персидские завоеватели, изначально были двуязычными и говорили на двух языках – арабском и персидском. Позже их основным языком стал персидский. Людей, возникших в результате этого этнического смешения, тюрки стали называть «таджиками». В последующие столетия их состав пополнялся за счет новых переселенцев из Ирана. Но этот слой никогда не составлял отдельную нацию. Потому что в нем не было ни этнического, ни культурного единства. Таджики были арабского происхождения, а персы были чистыми иранцами. Среди иранских переселенцев было много тюрков, проживавших в Иране – турки, азербайджанцы, туркмены и др. Таджики были последователями суннитского толка, а персы и другие иранские переселенцы были шиитами. Значительную часть (около трети) таджиков составляют узбеки и другие тюркоязычные племена и народы, перешедшие в разные времена на персидский язык, но сохранившие память о своем происхождении [Сухарева 1958: 79]. Кроме того, персидский язык считался вторым языком всех городских тюрков, поскольку во всех учебных заведениях (медресе) занятия проводились, в основном, на персидском языке, а религиозные тексты, т. е. толкования аятов Священного Корана и хадисов, также часто переводились на персидский язык.

Хотя в целом в Средней Азии язык никогда не был показателем этнической принадлежности. Религиозная принадлежность имела гораздо большее значение, чем языковая, т. е. национальная [Сухарева 1958: 81]. Потому что этот регион с глубокой древности был местом встречи и симбиоза двух различных культур – восточной и западной. На территории Средней Азии с древнейших времен, а именно с эпохи палеолита, прослеживается сосуществование двух различных культурных традиций, одна из которых была связана с культурами Центральной и Восточной Азии, а другая – с культурами Передней Азии и Европы; причем Средняя Азия была не границей, а переходной зоной этих разных культурных традиций со свойственной ей неустойчивостью границ [Алексеев, Аскаров, Ходжайов 1990: 95 – 96]. Поэтому население этого региона всегда было двуязычным. В доисламский период одинаково использовались тюркский и согдийский языки, а в исламский период – тюркский и персидский. Узбекский народ до русского завоевания также был двуязычным, но затем русские колонизаторы в обличии «советов» разделили единый народ в своих политических целях и натравили их друг против друга.[16] Потому что с древних времен у всех завоевателей был один девиз: «разделяй и властвуй!».

После распада Арабского халифата таджики интегрировались в общество Туркестана, занимали высокие государственные должности, а в армии Амира Темура были отдельные воинские части, состоявшие из таджиков [Уложение Темура: 33, араб. 24]. Но ход исторических событий показывает, что они как были в средние века чужеродным элементом, так и оставались им вплоть до самого русского завоевания. Венгерский ученый А. Вамбери, посетивший Туркестан в сер. ХIХ в., отмечая, что таджики не обладают тем чувством национальности, которое так часто проявляется у узбеков, пишет, что «это лучше всего подтверждается последними событиями в Ташкенте. Из письма генерала Крыжановского, написанного из названного города, мы видим, что из всего пестрого населения этой местности тадшики первыми сблизились с завоевателями, даже значительно содействовали им в деле умиротворения, – вероятно к огорчению всех узбеков …» [Вамбери 1868: 319 – 320]. Колониальные власти с самого начала использовали таджиков для достижения своих целей в регионе, чтобы внести раскол в ряды местного населения. Особенно таджики активизировались после образования Таджикской автономии в 1924 г. Американский ученый А. Халид в своей книге «Making Uzbekistan» («Становление Узбекистана»), в которой таджикам посвящена отдельная глава[17], пишет: «…с самого начала таджикские активисты использовали подозрения партии в панисламизме и пантюркизме, чтобы критиковать узбекскую политику и показать ее вредной интересам партии, государства и революции». «…Жалуясь на «извращение» линии партии со стороны своих противников, таджикские активисты, таким образом, изображали себя истинными Советами. Обвинения в панисламизме, пантюркизме и национал-шовинизме – основных фобиях партии в Средней Азии в 1920-е гг. – продолжают быть основой таджикских жалоб на действия узбекской политики по сей день». Далее на следующей странице читаем: «Мухиддинов был поддержан несколькими другими писателями, включая его товарища изгнанника Aлиева. Они представили эту проблему так, чтобы Средазбюрo или Центральный комитет не смогли ее игнорировать. OГПУ, тем временем, долго собирало материалы по «узбекизму и росту шовинизма» среди узбекской интеллигенции. … эти подозрения принесли узбекской интеллигенции тяжелые потери» [Khalid 2015: 314 – 315; Халид 2022: 456 – 458]. Эти слова говорят за себя сами и не требуют особых комментариев. Из них следует, что в политических репрессиях, унесших жизни многих сынов узбекского народа, была и рука «таджикских» националистов, заключивших союз со сталинским режимом.

Вышеупомянутые сведения А. Вамбери свидетельствуют о том, что предательская деятельность таджиков началась задолго до сталинских репрессий, еще в самом начале оккупации Туркестана русскими завоевателями, когда «из всего пестрого населения этой местности (т.е. Ташкента – Ш.К.) тадшики первыми сблизились с завоевателями, даже значительно содействовали им в деле умиротворения [местного населения]». К этому следует добавить, что предательство было характeрно таджикам еще в средние века, когда они имели репутацию трусов.[18] А трусость, как известно, равноценна предательству, по крайней мере,
на поле боя или перед лицом угрозы со стороны внешнего врага. Для этого достаточно вспомнить, что в эпоху Хорезмшахов «несколько таджиков из жителей Бухары выдали Чингизхану скрывавшихся воинов хорезмшаха Мухаммада, после чего монголы предали город огню и перебили всех его жителей» [Улугбек: 141].

Заключение

Таким образом, все вышеизложенные данные позволяют нам сделать следующие выводы:

-                     Предками согдийцев были кочевые скотоводческие индо-арийские племена, которые не входили в состав автохтонного населения Средней Азии, и мигрировали в наш регион во второй пол. II тыс. до н.э. Даже спустя тысячу с лишним лет (на рубеже I в. до н. э. и I в. н. э.) культура согдийцев мало чем отличалась от культуры кочевников.

-                     Хотя согдийский язык относится к семье иранских языков, между согдийцами и персами никогда не было политической, экономической и культурной близости. Персы принимали участие в завоевательных войнах арабов в Средней Азии и массово мигрировали вместе с ними в наш регион. Что касается согдийцев, то они вместе с тюрками вели национально-освободительную борьбу против арабских и персидских завоевателей. После установления власти арабов в Средней Азии согдийцы держались отдельно от персов и не желали с ними смешиваться.

-                      Согдийцы никогда не имели своей государственности и входили в состав различных государств. Особое значение в истории согдийцев имел период их вхождения в состав Тюркского каганата (сер. VI – сер. VIII вв. н.э.), когда согдийская знать имела высокое положение, и вокруг верховных тюркских каганов было много высокопоставленных согдийцев. У согдийцев и тюрков было единое вероисповедание. Так как у них были общие религиозные ценности, у них были одинаковые храмы, а также обычаи, праздники, брачные и погребальные обряды. Все это привело к возникновению и развитию процесса этнокультурного симбиоза между согдийцами и тюрками.

-                     В результате процесса этнокультурного смешения между тюрками и согдийцами основная часть согдийцев естественным и ненасильственным образом ассимилировалась в среде оседлых и городских тюрков Средней Азии и Восточного Туркестана. Один из диалектов согдийского языка сохранился до сих пор в селении Ягноб, расположенном в высоко в горах в верховьях реки Зарафшан. В этом селении проживает около 2-х тыс. человек, являющихся носителями согдийского языка. Ягнобцы до сих пор еще не слились с окружающими их таджиками. Их расовые признаки также совершенно иные и сильно отличаются от таковых у таджиков. Проживающие в этой же долине таджики не понимают языка ягнобцев.

-                     Так же, как более тысячи лет назад согдийцы избегали смешения с персами, точно так же сегодня ягнобцы избегают смешения с таджиками. Этот факт еще раз подтверждает сведения, приведенные в источниках, и указывает на то, что согдийцы смешались не с пришлыми арабами и персами, а с местными оседлыми и городскими тюрками, и в конечном итоге ассимилировались в их среде в ХI – ХII вв.

-                     Современные таджики не имеют никакого отношения к согдийцам. В средние века таджики представляли собой отдельные общины двуязычных людей (а не народ), образовавшиеся путем смешения арабов и персов. Они отличались как от арабов, так и от персов, поскольку их происхождение было арабским, а язык – персидским.

Шамсиддин КАМОЛИДДИН,

доктор исторических наук, профессор

Использованная литература

Источники

Бадр ад-Дин – Бадр ад-Дин Ибрахим. Фарханг-и зафангуйа ва жаханпуйа (Словарь говорящий и мир изучающий) / Факсимиле рукописи. Издание текста, введение, список толкуемых слов, приложения С. И. Баевского (ППВ XLVI). М.: Наука, 1974.

Бируни – Абу Рейхан Бируни. Памятники минувших поколений / Перевод с арабского и примечания М. А. Cалье // Избр. произв. Т. 1. Ташкент: Изд-во АН УзССР, 1957.

Бурхон – Муҳаммадҳусайни Бурҳон. Бурҳон-и қотеъ. Луғат. Чилди 1 / Таҳияи матн бо пешгуфтор, мулҳақот, тавзеҳот ва феҳристи А. Нуров. Душанбе: Адиб, 1993.

Кандия – Кандия Малая / Пер. с фарси, предисловие и примечания В. Л. Вяткина // СКСО, вып. 8. Самарканд, 1906. С. 236 – 290.

Кошгарий – Маҳмуд Кошғарий. Девону луғоти-т-турк. Туркий сўзлар девони / Таржимон ва нашрга тайёрловчи С. М. Муталлибов. 3 томлик. Тошкент: Фан, 1963.

Наршахи – Абу Бакр Мухаммад ибн Джа‘фар ан-Наршахи. Та’рихи Бухара. История Бухары / Вступительная статья Д. Ю. Юсуповой. Пер., коммент. и прим. Ш. С. Камолиддина. Археолого-топографический комментарий Е. Г. Некрасовой. Ташкент: SMI-ASIA, 2011.  

СДГМ II – Согдийские документы с горы Муг. Чтение, Перевод. Комментарий. Вып. 2. Юридические документы и письма / Чтение, перевод и комментарии В. А. Лившица. М.: ИВЛ, 1962.

Уложение Темура – Уложение Темура / Пер. с перс. Х. Кароматова, под ред. Б. Ахмедова. Предисловие, примечания и комментарии Б. Ахмедова. Ташкент: Изд-во лит-ры и искусства, 1999.

Улугбек – Мирзо Улуғбек. Тўрт улус тарихи / Форс тилидан Б. Аҳмедов, Н. Норқулов, М. Ҳасаний таржимаси. Тошкент: Чўлпон, 1994.

Ғиёс ул-луғот – Муҳаммад Ғиёсуддин. Ғиёс ул-луғот. 3 чилд. Чилди 1 / Таҳияи матн бо пешгуфтор, мулҳақот, тавзеҳот ва феҳристи А. Нуров. Душанбе: Адиб, 1987.

al-Baladsori – Ahmad ibn Yahya ibn Djabir al-Baladsori. Liber expagna tionis regionum / Ed. M. J. de Goeje. Lugduni Batavorum: E. J. Brill, 1863.

at-Tabari – Abu Djafar Mohammed ibn Djarir at-Tabari. Annales / Ed. M. J. de Goeje, I – III series. Lugduni Batavorum: E. J. Brill, 1964.

Научная литература

Азадийан, Хакими 1393 – Азадийан Ш., Хакими Х. Салджукийан ва химайат аз адабиййат-и фарси [The Seljuks patronage of Persian literature] // Адаб-и Фарси, сал 4, шумарэ 1, бахар ва табистан 1393, шумарэ пейапи 13. С. 73 – 92.

Алексеев, Аскаров, Ходжайов 1990 – Алексеев В. П., Аскаров А. А., Ходжайов Т. К. Историческая антропология Средней Азии (палеолит – эпоха античности). Ташкент: Фан, 1990.

Альбаум 1975 – Альбаум Л. И. Живопись Афрасиаба. Ташкент: Фан, 1975.

Андреев 1970 – Андреев М. С. Материалы по этнографии Ягноба (Записи 1927 – 1928 гг.). Душанбе: Дониш, 1970.

Аскаров 2000 – Асқаров А. А. Тарихимизнинг уч муаммоси ва уларнинг ечими ҳақида янгича мулоҳазалар // ОНУ, 2000, № 5. С. 25 – 29.

Аскаров 2005 – Аскаров А. А. Арийская проблема: новые подходы и взгляды // История Узбекистана в археологических и письменных источниках. Ташкент: Фан, 2005. С. 80 – 90.

Бартольд 1963а – Бартольд В. В. История Туркестана (конспект лекций) // Соч. в 9 томах. Т. 2 (1). М.: Наука, 1963. С. 109 – 166.

Бартольд 1963а – Бартольд В. В. История культурной жизни Туркестана // Соч. в 9 томах. Т. 2 (1). М.: Наука, 1963. С. 169 – 433.

Бартольд 1963а – Бартольд В. В. Таджики (Из «Энциклопедии
ислама») // Соч. в 9 томах. Т. 2 (1). М.: Наука, 1963. С. 469 – 470.

Бартольд 1966 – Бартольд В. В. Культура мусульманства // Соч. в 9 томах. Т. 6. М.: Наука, 1966. С. 143 – 206.

Бартольд 1971 – Бартольд В. В. Тахир ибн ал-Хусайн // Соч. в 9 томах. Т. 7. М.: Наука, 1971. С. 506 – 507.

Бартольд 1971 – Бартольд В. В. Тахириды // Соч. в 9 томах. Т. 7. М.: Наука, 1971. С. 508 – 509.

Баскаков 1988 – Баскаков Н. А. Основные исторические этапы формирования тюркских языков народов Средней Азии и Казахстана // Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана. М., 1988. С. 37 – 39.

Беленицкий 1954 – Беленицкий А. М. Вопросы идеологии и культов Согда по материалам Пянджикентских храмов // Живопись древнего Пянджикента. М.: Изд-во АН СССР, 1954. С. 25 – 82.

Беленицкий 1973 – Беленицкий А. М. Монументальное искусство Пенджикента. Живопись. Скульптура. М.: Искусство, 1973.

Бернштам 1947 – Бернштам А. Н. К вопросу об усунь / кушан и тохарах (Из истории Центральной Азии) // СЭ, 1947, № 3. С. 41 – 47.

Бернштам 1947 – Бернштам А. Н. Древняя Фергана // КС ИИМК, вып. 21. М., 1947. С. 86 – 88.

Бернштам 1952 – Бернштам А. Н. Уйгурская надпись из Эрши (Фергана) // ЭВ, 1952, № 6. С. 101 – 105.

Бичурин I – III – Бичурин Н. Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. В 3-х томах. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950 – 1953.

Вамбери 1868 – Вамбери А. Очерки Средней Азии. М.: тип. А. И.
Мамонтова и К°, 1868.

Воробьев-Десятовский 1956 – Воробьев-Десятовский B. C. К вопросу о роли субстра­та в развитии индоарийских языков // СВ. 1956, № 1. С. 99 – 110.

Восточный Туркестан 1992 – Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. Этнос, языки, религии / Под ред. Б. А. Литвинского. М.: Наука, 1992.

Гамкрелидзе 1987 – Гамкрелидзе Т. В. К проблеме «азиатской прародины» индоевропейцев // Ирано-афразийские языковые контакты. М., 1987. С. 38 – 43.

Гамкрелидзе, Иванов 1989 – Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В. Первые индоевропей­цы в истории — предки тохар в древней Передней Азии // ВДИ, 1989, № 1. С. 25 – 27.

Гафуров 1972 – Гафуров Б. Г. Таджики, древнейшая, древняя, средневековая история. М.: Наука, 1972.

Гумилев 1967 – Гумилев Л. Н. Древние тюрки. Л.: Наука ЛО, 1967.

Гюль 2005 – Гюль Э. Диалог культур в искусстве Узбекистана. Античность и средневековье. Ташкент: 2005.

Джумагулов 1982 – Джумагулов Ч. Эпиграфика Киргизии. Вып. 2. Фрунзе: Илим, 1982.

Дульзон 1971 – Дульзон А. П. Кетско-тюркские параллели в области склонения // СТ (Баку), 1971, № 1. С. 25 – 28.

Жданович 2014а – Жданович О. Менандр Протектор. История: о посольствах тюрков к персам и византийцам в 568 году (перевод и комментарии) // Золотоордынское обозрение / Golden Horde Reiew, 2014, № 1 (3). С. 22 – 32.

Жданович 2014б – Жданович О. П. Посольство Земарха в ставку тюркского кагана (Перевод и комментарии фрагментов труда Менандра Протектора) // Золотоордынское обозрение, 2014, № 2 (4). С. 6 – 20.

Зеймаль 1987 – Зеймаль Е. В. К периодизации древней истории Сред­ней Азии (сер. I тыс. до н.э. – сер. I тыс. н.э.) // Центральная Азия. Новые памятни­ки письменности и искусства. М., 1987. С. 149 – 157.

Зуев 2002 – Зуев Ю. А. Ранние тюрки: очерки истории и идеологии. Алматы: Дайк-Пресс, 2002.

Иваницкий 1994 – Иваницкий И. Д. Христианская символика в Согде // Из истории древних культов Средней Азии: христианство. Ташкент, 1994. С. 64 – 70.

Исхакова 1999 – Исхакова З. Е. К вопросу о тюркско-индийских лексических параллелях // Материалы I и II научных чтений памяти В. П. Юдина. 1993 – 1994 гг. Алматы, 1999. С. 251— 255.

Камолиддин 2014 – Камолиддин Ш. С. К исторической этногеографии низовьев Зарафшана // Ўзбек шарқшунослиги: бугуни ва эртаси. Илмий мақолалар тўплами. Тошкент, 2010. С. 176 – 182

Камолиддин 2014 – Камолиддин Ш. С. Из истории манихеизма в Средней Азии // Исследования по истории Средней Азии. Эпоха арабских завоеваний и раннего ислама. Saarbrücken: LAP, 2014. С. 145 – 163.

Камолиддин 2015 – Камолиддин Ш. С. Земледелие и садоводство у древних тюрков (Монография). Ташкент: Extremum-Press, 2015.

Камолиддин 2016 – Камолиддин Ш. С. Комментарий к статье А. Халида «Таджики как остаточная категория» // Вопросы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии. Вып. 1. Saarbrücken: LAP, 2016. 341 – 352.

Камолиддин 2017 – Камолиддин Ш. С. К вопросу о происхождении этнонима таджик. Часть 2 // Вопросы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии. Древность. Средние века. Новое время. Вып. 2 / Отв. ред. Ш. С. Камолиддин. Saarbrücken: LAP, 2017. С. 51 – 57.

Камолиддин 2018а – Камолиддин Ш. С. К вопросу о происхождении этнонима таджик. Часть 3 // Вопросы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии. Вып. 3 / Отв. ред. Ш. С. Камолиддин. Saarbrücken: LAP, 2018. С. 41 – 80.

Камолиддин 2018б – Камолиддин Ш. С. Роль тюрков Средней Азии в Мусульманском Ренессансе // Труды Института востоковедения РАН. Вып. 7: Тюркские кочевники в Азии и Европе: цивилизационные аспекты истории и культуры / Отв. ред. и сост. Д. Д. Васильев, сост. Д. Д. Васильев, Ю. И. Дробышев, И. Зимоньи. М.: ИВ РАН, 2018. С. 169 – 181.

Камолиддин 2019 – Камолиддин Ш. С. К вопросу о происхождении этнонима таджик. Часть 4 // Вопросы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии. Вып. 4. / Отв. ред. Ш. С. Камолиддин. Saarbrücken: LAP, 2019. С. 59 – 97.

Камолиддин 2020а – Камолиддин Ш. С. Ўзбекистоннинг тарихий хариталари // INFOLIB ахборот-кутубхона журнали, 2020, № 3. С. 54 – 61.

Камолиддин 2020б – Камолиддин Ш. С. “Ўзбек” ва “Ўзбекистон” атамалари ёзма манбаларда // INFOLIB ахборот-кутубхона журнали, 2020, № 4. С. 62 – 65.

Камолиддин 2020в – Камолиддин Ш. С. К вопросу о происхождении этнонима таджик. Часть 5 // Вопросы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии. Вып. 5. / Отв. ред. Ш. С. Камолиддин. Saarbrücken: LAP, 2020. С. 47 – 74.

Камолиддин 2022 – Камолиддин Ш. С. Комментарий к книге Адиба Халида «Создание Узбекистана. Нация, империя и революция в раннесоветский период». Санкт-Петербург: Academic Studies Press / Библиороссика, 2022 // Вопросы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии. Вып. 7 / Отв. ред. Ш.С.Камолиддин. Saarbrücken: LAP, 2022. С. 103 – 130.

Камолиддин 2023а – Камолиддин Ш. С. Историческая макротопонимия Центральной Азии // Markaziy Osiyo tarixi / История Центральной Азии / History of Central Asia (Ташкент), 2023, № 1. С. 35 – 54.

Камолиддин 2023б – Камолиддин Ш. С. Древние тюрки и новоперсидский язык // INFOLIB ахборот-кутубхона журнали, 2023, № 2 (34). С. 76 – 85.

Касымова 2004 – Касымова Д.Ж. Феномен чагатайского языка как интердиалекта кочевых и оседлых тюркских народов // Урбанизация и номадизм в Центральной Азии: история и проблемы. Материалы меж- дународной конференции. Алматы, 2004. С. 270 – 273.

Каталог 2022 – Каталог памятников согдийской письменности в Центральной Азии. Самарканд: МИЦАИ, 2022.

Кляшторный 1992 – Кляшторный С. Г. Памятники древнетюркской письменности // Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье: Этнос, языки, религии. М.: Наука, 1992. С. 326 – 369.  

Кляшторный 2004 – Кляшторный С. Г. Письменность в кочевом мире древней Центральной Азии // Урбанизация и номадизм в Центральной Азии: история и проблемы. Материалы Международной конференции. Алматы, 2004. С. 24 – 32.

Кляшторный, Лившиц 1971 – Кляшторный С. Г. Лившиц В. А. Согдийская надпись из Бугута // СНВ, вып. 10. М., 1971. С. 121 – 146.

Колесников 1982 – Колесников А. И. Завоевание Ирана арабами (Иран при «праведных» халифах). М.: Наука, 1982.

Курбонов 2023 – Курбонов А. М. Алтын-депе – древнейшее культовое место в Средней Азии // Археология евразийских степей, № 1, 2023. С. 107 – 110.

Кызласов 2004 – Кызласов Л. Р. Историко-культурное взаимодействие иранских и тюркских народов в средние века (язык, письменность, религия) // Вестник МГУ, сер. 8. История. 2004, № 3. С. 5 – 20.

Лившиц 2008 – Лившиц В. А. Согдийская эпиграфика Средней Азии и Семиречья. СПб., 2008.

Лурье 2023 – Лурье П. Б. Новые данные по тюрко-согдийским монументальным надписям из Кыргызстана / Онлайн лекция, прочитанная 6 октября 2023 г. в рамках научно-исследовательского проекта, посвященного документальному наследию Шелкового пути.

Люшкевич 1971 – Люшкевич Ф. Д. Термин «тат» как этноним в Средней Азии, Иране и Закавказье // СЭ, 1971, № 3. С. 25 – 32.

Майтдинова 1984 – Майтдинова Г. К интрепретации живописи Афрасиаба VII в. н.э. (Сцена в лодке) // Известия АН ТаджССР, ООН, 1984, № 2. С. 20 – 27. 

Мамадалиев 2010 – Мамадалиев Ҳ. М. Тарихий манбаларда IХ – ХII асрларда Ўрта Осиёдаэтник ҳолат масалалари (араб тилидаги манбалар маълумотлари асосида) / Т.ф.н. ... диссертация. Тошкент: ЎзР ФА Тарих институти, 2010.

Масальский 1902 – Масальский В. Туркестан // Энциклопеди- ческий словарь в 43 (86) томах / Изд. Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон (1890 – 1907). Т. 34 (67) (Трумп – Углеродистый кальций). СПб., 1902. С. 174 – 203.

Массон 1959 – Массон В. М. Намазга-депе — столица древних земледельцев // Древние земледельцы на юге Туркменистана. Ашхабад: Туркменгосиздат, 1959. С. 28 – 36.

Массон 1981 – Массон В. М. Алтын-депе / АН ТуркмССР. Л.: Наука ЛО, 1981 (Тр. ЮТАКЭ, т. 18).

Массон 1984 – Массон В. М. Формирование древних цивилизаций в Средней Азии и Индостане // Древние культуры Сред­ней Азии и Индии. Л., 1984. С. 57 – 62.

Мусаев 1984 – Мусаев К. М. Лексикология тюркских языков. М.: На­ука, 1984.

Новгородова 1970 – Новгородова Э. А. Центральная Азия и карасукская про­блема. М.: Наука, 1970.

Пьянков 1995 – Пьянков И. В. Некоторые вопросы этнической исто­рии древней Средней Азии // Восток: Афро-азиатские сообщества: история и современность, 1995, № 6. С. 27 – 46.

Сарианиди 1998 – Сарианиди В. И. Переднеазиатские арии в Централь­ной Азии // Древние цивилизации Евразии. История и культура: ТД Международной конференции. М., 1998. С. 90 – 92.

Смирнова 1957 – Смирнова О. И. Из истории арабских завоеваний в Средней Азии. Договор арабского полководца Кутайбы с царем Согда Гуреком, заключенный в 712 г. // Советское востоковедение, 1957, № 2. С. 119 – 134.

Смирнова 1963 – Cмирнова О. И. К вопросу о среднеазиатских пра- вящих домах // КС ИНА, вып. 39. Иранский сборник. М., 1963. С. 10 – 19.

Смирнова 1981 – Смирнова О. И. Сводный каталог согдийских монет. Бронза.  М.: Наука, 1981.

Сухарева 1958 – Сухарева О.А. К истории городов Бухарского ханства (историко-этнографические очерки). Ташкент: Изд-во АН УзССР, 1958.

Тер-Мкртичян 1985 – Тер-Мкртичян Л. Х. Армянские источники о  Средней Азии. VII – XVIII вв.  М., 1985.

Толстова 1978 – Толстова Л. Х. Отголоски ранних этапов этногенеза народов Средней Азии в ее исторической ономастике // Ономастика Средней Азии. М.: Наука, 1978. С. 6 – 17.

Улашова 2023 – Улашова С. XIII – XV асрларда Мовароуннаҳрдаги этник жараёнлар. Монография. Тошкент: Firdavs-Shoh, 2023.

Файзрахманов 2000 – Файзрахманов Г. Древние тюрки в Сибири и Центральной Азии. Казань, 2000.

Фольц 2018 – Фольц Р. Тюрки: строители империй и защитники персидской культуры (1027 – 1722) // Духовно-исторические связи народов Ирана и Дашти Кипчака. Мат-лы Международной научно-практической конференции «Духовно-исторические связи народов Ирана и Дашти Кипчака» (15-16 мая 2017 г.). Алматы: Изд. дом «Библиотека Олджаса» 2018. С. 63 – 85.

Халид 2022 – Адиб Халид. Создание Узбекистана. Нация, империя и революция в раннесоветский период / Пер. с англ. К.Тверьянович и А. Рудаковой. Санкт-Петербург: Academic Studies Press / Библиороссика, 2022.

Хромов 1974 – Хромов А. Л. О структурных особенностях иранской то­понимии Мавераннахра в период IX – XIII вв. // Восточная филология, вып. 3. Душанбе, 1974. С. 3 – 25.

Хромов 1980 – Хромов А. Л. Некоторые особенности формирования топонимики Средней Азии в IХ – ХIII вв. // Ономастика Востока. М., 1980. С. 132 – 138.

Чугуевский 1971 – Чугуевский Л. И. Новые материалы к истории согдийской колонии в районе Дуньхуана // СНВ, вып. 10. М.: Наука, 1971. С. 147 – 153.

Эдельман 1999 – Эдельман Д. И. Памирские языки // Языки мира: Иранские языки. III. Восточноиранские языки. М.: Индрик, 1999. С. 170 – 174. 

Яйленко 1988 – Яйленко В. П. Палеоазиаты и этническая история древ­ней Средней Азии // Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана (ТД). М., 1988. С. 132 – 134.

Яйленко 1990 – Яйленко В. П. Енисейцы-кеты в этнической истории древней Средней Азии // Проблемы этногенеза и этни­ческой истории народов Средней Азии и Казахстана (Ма­териалы). Вып. 1. М., 1990. С. 37 – 49.

Barrow 1955 – Barrow Т. The Sanskrit language. London, 1955.

Battis 2015 – Battis M. Soviet Orientalism and Nationalism in Central Asia: Alexandr Semenov’s Vision of Tajik National Identity // Iranian Studies. 2015. Vol. 48, No. 5, p. 729 – 745.

Battis 2016 – Battis M. The Aryan Myth and Tajikistan: from a Myth of Empire to One National Identity // Ab Imperio, 4/2016, p. 155 – 183.

Bosworth 1968 – Bosworth C. E. The Development of Persian culture under the early Ghaznavids // Iran, VI, London, 1968, p. 33 – 44 / Reprinted in: Bosworth C. E. The Medieval history of Iran, Afghanistan and Central Asia. London: Variorum Reprints, 1977, XVIII.

Bosworth 1969 – Bosworth C. E. The Tahirids and Arabic culture // Journal of Semitic Studies, XIV. Manchester, 1969, p. 45 – 79 / Reprinted in: Bosworth C. E. Medieval Arabic cultures and Administration, II. London: Variorum Reprints, 1982.

Bosworth 1973 – Bosworth C. E. The Heritage of rulership in early Islamic Iran and the search for dynastic connections with the past // Iran, XI, London, 1973, p. 51 – 62 / Reprinted in: Bosworth C. E. The Medieval history of Iran, Afghanistan and Central Asia, VII. London: Variorum Reprints, 1977.

Dehkhoda 1998 – Dehkhoda A. (1878 – 1955). Loghatname (Encyclopedic Dictionary) / Ed. Mohammad Mo‘in and Ja‘far Shahidi, I – XVI volumes. Tehran: Tehran University Publications, 1998.

Frye 1967 – Frye R. Development of Persian Literature under the Samanids and Qarakhanids // Yadnama-ye Jan Rypka, Prague, 1967, p. 69 – 74 / Reprinted in: Islamic Iran and Central Asia (7th – 12th centuries), XXIII. London: Variorum Reprints, 1979.

Frye 1975 – Frye R. N. The Golden Age of Persia. London: Phoenix Press, 1975.

Gibb 1923 – Gibb H. A. R. The Arab Conquests in Central Asia. London: RAS, 1923.

Grenet, Sims-Williams 1987 – Grenet F., Sims-Williams N. The Historical Context to the Sogdian Ancient Letters / F. Grenet. Transition Periods in Iranian History // Actes du Symposium de Fribourg-en-Brisgau (22-24 Mai 1985). Leuven: Peeters, 2987, p. 101 – 122.

Khalid 2015 – Khalid А. Making Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 2015.

Krippes 1991 – Krippes K. Sociolinguistic Notes on the Turcification of the Sogdians // CAJ, vol. 35 (1991), p. 67 – 80.

O‘zbekiston tarixi 2015 – O‘zbekiston tarixi, 1-jild, 1-kitob. Oliy o‘quv yurtlari tarix fakultetlari talabalari uchun darslik / Mas’ul muharrir A. S. Sagdullayev. Toshkent: Mirzo Ulug‘bek nomidagi O‘zbekiston Milliy Universiteti, 2015.

Sims-Williams, Grenet 2006 – Sims-Williams N., Grenet F. The Sogdian inscriptions of Kultobe // Shygys. Научный журнал (Каzakhstan), 2006, 1, p. 95 – 111.

Tashbayeva 2001 – Tashbayeva K., Khujanazarov M., Ranov V., Samashev Z. Petrogliphs оf Central Asia. Bishkek, 2001.

Togan 1981 – Togan A. Z. V., Ümümi Türk tarihina giriş, 1-cilt. En eski devirlerden 16 asra kadar, 3-baski. Istanbul, 1981.

Tritton 1970 – Tritton A. S. The Caliphs and their non-Muslim subjects. A Critical Study of the Covenant of ‘Umar. London: Franc Cass and Co Ltd., 1970.

Vambery 1873 – Arminius Vámbéry. History of Bukhara from the earliest period down to the present, composed for the first time after oriental known and unknown historical manuscripts. London: H. S. King & Co., 1873.

Winters 1990 – Winters C. A. The Dravido-Harappan Colonization of Central Asia // CAJ, vol. 34, 1990, p. 120 – 144.